Церковь-бассейн
О том, какие выводы можно сделать, если на детские воспоминания накладывается жизненный опыт и любовь к истории.
Всплески детской памяти вновь неожиданно наложились на исторические события многовековой давности. Хотя, положа руку на сердце ‒ найдя однажды связь между танками, шпильками и бетоном, уже трудно остановиться. А ведь ещё был симбиоз поэзии Серебряного века, ремонта стиральной машины и самооценки, чайные пары и Новодевичье кладбище и много чего другого. В общем, долгожданное продолжение на новую тему.
Имея абонемент в фитнес-зал с видом на Казанский собор, тем не менее, полтора месяца назад я начала ходить на тренировки в частную студию. Этакая «Королевская Аналостанка» Сетон-Томпсона, только наоборот. Так дважды в неделю моё время оказалось связано с базиликой Святой Екатерины ‒ католическим храмом Петербурга, одним из старейших храмов неправославной конфессии в России.
Не желая опаздывать, «на место» я приезжаю заблаговременно. Это сложно: как правило, еду я из дома, а дома, как известно, дела есть всегда. Но пока ни разу не опаздывала. То ли транспорт в момент моего выхода не сильно буксует в пробках, то ли я выхожу очень уж заранее. До места доезжаю быстро. Гулять в разгар февраля по Невскому проспекту у меня не получается ‒ только, если нужно поговорить по телефону, чтобы никто не мешал. Поэтому вместо болтовни я захожу в базилику. Молчу, размышляю, выдыхаю. А после 10-ти минут тишины иду на тренировку.
Неделю назад, уже выстраивая в мыслях «бетонный» антидепрессант, присев на скамеечку в храме, я внезапно задумалась: католическая базилика Святой Екатерины в моём восприятии как-то неуловимо и причудливо сплелась с ещё одним храмовым сооружением ‒ протестантской церковью Апостола Петра (Петрикирхе). Да они и расположены практически рядом ‒ между ними каких-то 500 метров и 10 домов.
О том, почему на Невском проспекте такое плотное скопление церквей, принадлежавших к разным конфессиям, я уже писала, а при ближайшем удобном случае напомню. Сейчас расскажу только о Петрикирхе, потому что она для меня ‒ наглядный пример неожиданных исторических перипетий, сосредоточенных в одном месте. При этом у меня есть чёткое понимание, что подобное здание гораздо естественнее выглядело бы в Таллине, нежели в Петербурге. Хотя и вера иная, и прецедентов я не встречала. Тем не менее…
Помнить нельзя забыть
Возможно, тут срабатывает воспоминание о том, как однажды бабуля привела меня на детские соревнования по плаванию в бассейн, расположенный на Невском, 22. Уже тогда меня удивило странного вида здание. Как собственно бассейн мне это место не понравилось: огромные потолки, всё какое-то неновое, неудобно расположенные раздевалики и санузлы. Плавала я к тому времени много, поэтому внешний вид бассейнов представляла себе хорошо. Отвечая на мой недоумённый взгляд, бабуля ответила: «Раньше здесь размещалась церковь». Опыта посещения церквей у меня тогда ещё не было, поэтому я удивилась ещё больше, а потом и вовсе позабыла о странном месте.
С тех пор, как говорится, воды много утекло, и до спонтанного визита в Петрикирхе с месяц назад мне ни разу больше не приходилось посещать этот странный дом. А тут вот занесло, и увиденное сложно назвать словом «поразило». Скорее, это можно объяснить эмоциями Вити Перестукина ‒ героя детского мультфильма «В стране невыученных уроков», не понимающего, в какое место предложения надлежит поставить запятую. Перефразируя: надо ли помнить или надо забыть?
Сейчас это здание вновь стало церковью. Внешний облик такой же, как, судя по картинам и старым фотографиям, оно выглядело 100 с лишним лет назад. А вот внутреннее пространство визуально на виденное ранее совсем не похоже. Прежде всего, оно кажется ниже. И это не обман зрения: помещение стало меньше за счёт уровня пола, который теперь поднят примерно на уровень бортов бывшей чаши бассейна. Распятие, два органа, скамейки для прихожан создают правильное ощущение нахождения в кирхе. Но по периметру проходят ступени с сиденьями и поручнями, как в спортзалах и бассейнах советского периода. Даже плитка на полу ‒ бледно-голубая выщербленная, сохранившаяся с тех, «плавательных», времён. Если приглядеться, то в верхней части мраморных колонн проглядывают следы демонтажа верхнего яруса трибун.
Но больше всего эмоций испытываешь, когда спускаешься в катакомбы, расположенные под органным залом ‒ на первый этаж церкви и в подвал. Первый этаж ‒ законсервированная чаша бассейна с частично сбитыми бортами. В духе времени бывший бассейн используется для проведения выставок. Кстати, в детстве здешний бассейн показался мне огромным. Оказывается, нет, стандартные 25 метров. Как и полагается, присутствовала глубокая часть, «лягушатник» и постепенный спуск на глубину.
Как выставочное пространство также используется подвал. Частично он расписан знаменитым американским художником Мэттом Лэмбом[i]. И это тоже символично, учитывая биографию этого художника-самоучки. В другой части подвала ‒ рисунки-жизнеописание бывшего жителя Ленинграда немецкого происхождения, во время блокады принудительно вывезенного из города, пережившего голод, лишения, суровую лагерную жизнь. К стыду своему, имя этого человека я не запомнила, но таких ведь, к сожалению, были тысячи…[ii]
Сейчас кирха живёт по-немецки размеренной жизнью (основные прихожане в той или иной степени имеют отношение к Германии): здесь проходят богослужения, концерты. В катакомбы здания водят экскурсии, устраиваются выставки.
И вот тут, стоя посреди сохранённой, хотя и частично подремонтированной разрухи 90-х годов, задумываешься: а что лучше ‒ ликвидировать её, чтобы и следов не осталось, или сохранить, как память и в назидание? Что было бы лучше: чтобы в лихие революционные и постреволюционные годы здание Петрикирхе исчезло, как сотни храмов (ведь на его месте мог быть построен концертный зал, станция метро или гостиничный комплекс ‒ да хотя бы тот же бассейн)? Или уцелеть, пусть и в сильно изувеченном виде? И сейчас, когда здание используется по назначению и реставрируется, что лучше ‒ привести внутренний вид к тому, который был до 1937 года, или сохранить следы былого использования, пусть и не по назначению?..
Кто-то из посетителей Петрикирхе полагает, что нужно убрать все следы советского использования и восстановить здание в первозданном виде. Кто-то же считает, что правильно сохранить и бассейн, и подвал с росписями, ибо это человеческая память. А без памяти нет прошлого, а значит, нет и будущего. А многие и не догадываются, какое необычное место притаилось за нарядным фасадом, появившееся благодаря гению русского архитектора немецкого происхождения А. П. Брюллова.
Родоначальница неправославных храмов Петербурга
С 1704 года немцы наравне с прочими иноверцами молились в большом зале дома считающегося основателем евангелическо-лютеранской общины города вице-адмирала Корнелиуса Крюйса[iii], находившемся на берегу Невы. Четырьмя годами позднее молитвы переносятся в деревянную кирху, построенную во дворе дворца адмирала. Эта лютеранско-реформаторская церковь, открытая в 1708 году на его подворье у Невы, стала родоначальницей протестантских храмов Петербурга, и прежде всего ‒ немецких. Сейчас на этом месте расположено здание Большого Эрмитажа.
После заключения Ништадтского мира, в связи с переездом в Петербург купцов и ремесленников, количество прихожан увеличилось, и потребовалось строительство каменной церкви большего размера. Новая церковь, которая считается первой из иноверческих церквей на Невской першпективе, была возведена в 1728-1730 гг. под руководством военного инженера графа Б. Х. Миниха при участии первого архитектора Петербурга Д. Трезини. Отделкой занимался И.Я.Шумахер. Бытовало и другое название Немецкой лютеранской церкви ‒ Петропавловская. Церковь, освящённая в день двухсотлетия Аугсбургского исповедания[iv], ставшая первой высотной доминантой северной стороны Невского проспекта, стояла на том месте, где возвышается церковь Святого Петра. Это была двухэтажная базилика с частично деревянной башней, возвышающейся над входом с южной стороны. Но к началу XIX века церковь обветшала и стала мала, поэтому в 1833 г. здание было снесено под строительство нового храма.
Существующая ныне церковь возведена в 1833-1838 гг. архитектором А. П. Брюлловым. Разрабатывая проект Петрикирхе, Брюллов намеренно совместил в композиции фасада две симметричные башни, типичные для архитектуры средневековых романо-готических базилик, и элементы классицизма, что позволило ему органично вписать образ западной церкви в панораму Невского проспекта. Мраморные статуи апостолов Петра и Павла перед входом изваяны итальянским мастером А. Трискорни, горельефы евангелистов над аркадой ‒ Т. Н. Жаком, фигура ангела на парапете ‒ И. Германом. Интерьер делился на три нефа столбами, поддерживающими крестовые своды. Введение металлических конструкций ‒ своего рода ярусного каркаса ‒ было новым словом в отечественном строительстве. Алтарная композиция «Распятие» была написана братом архитектора К. П. Брюлловым. Роспись выполнена П. Дроллингером, резьба ‒ П. Крейтаном. В 1864-1866 гг. созданы витражи. В церковном зале был установлен большой орган работы немецкого мастера Э. Ф. Валькера. В 1863-1865 годах здесь у церковного органиста Г. Штиля занимался П. И. Чайковский. В 1883 г. инженером-архитектором Р. Б. Бернгардом проведена техническая реставрация. В этой старейшей и богатейшей лютеранской общине столицы перед революцией насчитывалось около 15 000 прихожан.
В 1937 году церковь закрыли. В последующие годы здесь планировали устроить концертный зал, для чего отчасти уничтожили внутреннее убранство, хотя здание находилось «под охраной государства, как памятник архитектуры». Правда, при демонтаже 1938 года представляющие художественную ценность предметы, включая повреждённые витражи, были вывезены в Государственный Эрмитаж, где они и хранятся по сей день. Но вместо концертов в просторном помещении устроили склад и овощехранилище. В 1956-1963 гг. вместо склада в здании был сооружен плавательный бассейн Балтийского морского пароходства. Немецкой евангелическо-лютеранской церкви России здание было передано лишь в 1992 году. В 1993-1997 гг. последовала частичная реставрация немецкому проекту, в ходе которой чашу бассейна частично разобрали, а частично законсервировали. Таким образом, пол кирхи поднят и размещается где-то на уровне второго этажа по сравнению с первоначальным проектом.
В октябре 2017 Петрикирхе обзавелась органом фирмы Willi Peter с 43 регистрами и тремя мануалами. Таких инструментов раньше в церквях Петербурга не было.
Невский же проспект по-прежнему является проспектом веротерпимости: на нём функционируют пять храмов различных конфессий христианства…
А у вас есть примеры «тайных» мест с историей, до поры до времени скрытой от глаз?
[i] Про Мэта Лэмба говорят «self-made man» ‒ «человек, сделавший себя сам». Он родился в 1932 г. в Чикаго в семье ирландских иммигрантов и до середины жизни нисколько не интересовался искусством. Впервые Лэмб обратился к творчеству в 1984 году, когда ему исполнилось 52 года. Лэмб был известным бизнесменом, филантропом, владельцем сети похоронных бюро. Когда врачи поставили ему неутешительный диагноз, Лэмб решил хотя бы за последние отпущенные ему месяцы реализовать детское желание – поработать с красками и кистями. К счастью, диагноз оказался ошибочным.
[ii] Уже после отправки материала обнаружила следующее: «Подвал Петрикирхе с чашей бывшего бассейна получил название «Катакомбы». Сейчас здесь Арт-пространство.
Неизменная, и, наверное, самая печальная его часть - капелла с настенными картинами Адама Шмидта. В далеком 1942 году, его с семьей (как и многих русских немцев) депортировали в Сибирь. Там он женился, и когда жена уехала в Черновицкую область, художник бежал вслед за ней. Четыре года ему удавалось скрываться, но в итоге его поймали и 20 лет он провел на лесоповале в Воркуте» / https://zen.yandex.ru/media/turistoptimist/podpolnaia-jizn-petrikirhe-podzemnaia-chasovnia-i-spektakli-v-basseine-6052036040648114b4da362b.
[iii] Корнелиус Крюйс — русский адмирал (1721) норвежского происхождения, первый командующий Балтийским флотом (1705—1713).
[iv] Аугсбургское исповедание — самый ранний из официальных вероисповедальных документов, до сих пор являющийся богословской нормой для лютеран.